Преподобный Сергий
Радонежский — Зайцев Б.К.
Св. Сергий
родился более шестисот лет назад, умер более пятисот. Его спокойная, чистая и
святая жизнь наполнила собой почти столетие. Входя в него скромным мальчиком
Варфоломеем, он ушел одной из величайших слав России.
Сергий жил во
времена татарщины. Лично его она не тронула: укрыли леса радонежские. Но он к
татарщине не пребыл равнодушен. Отшельник, он спокойно, как все делал в жизни,
поднял крест свой за Россию и благословил Димитрия Донского на ту битву,
Куликовскую, которая для нас навсегда примет символический, таинственный
оттенок. В поединке Руси с Ханом имя Сергия навсегда связано с делом созидания
России.
По древнему
преданию, имение родителей Сергия, бояр Ростовских Кирилла и Марии, находилось
в окрестностях Ростова Великого, по дороге в Ярославль. Родители, «бояре
знатные», по-видимому, жили просто, были люди тихие, спокойные, с крепким и
серьезным складом жизни. Хотя Кирилл не раз сопровождал в Орду князей
Ростовских, как доверенное, близкое лицо, однако сам жил небогато. Ни о какой
роскоши, распущенности позднейшего помещика и говорить нельзя. Скорей напротив,
можно думать, что домашний быт ближе к крестьянскому: мальчиком Сергия (а тогда
— Варфоломея) посылали за лошадьми в поле. Значит, он умел и спутать их, и
обротать. И подведя к какому-нибудь пню, ухватив за челку, вспрыгнуть, с
торжеством рысцою гнать домой. Быть может, он гонял их и в ночное. И, конечно,
не был барчуком.
Семи лет
Варфоломея отдали учиться грамоте, в церковную школу, вместе с братом Стефаном.
Стефан учился хорошо. Варфоломею же наука не давалась. Как и позже Сергий,
маленький Варфоломей очень упорен и старается, но нет успеха. Он огорчен.
Учитель иногда его наказывает. Товарищи смеются, и родители усовещивают. Варфоломей
плачет одиноко, но вперед не двигается.
И вот,
деревенская картинка, так близкая и так понятная через шестьсот лет! Забрели
куда-то жеребята и пропали. Отец послал Варфоломея их разыскивать,
наверно, мальчик уж не раз во времена татарщины. Лично его она не тронула:
укрыли бродил так, по полям, в лесу, быть может, у прибрежья озера ростовского
и кликал их, похлопывал бичом, волочил недоуздки. При всей любви Варфоломея к
одиночеству, природе и при всей его мечтательности он, конечно,
добросовестнейше исполнял всякое дело — этою чертой отмечена вся его жизнь.
Теперь он —
очень удрученный неудачами — нашел не то, чего искал. Под дубом встретил
«старца черноризца, саном пресвитера». Очевидно, старец его понял.
— Что тебе
надо, мальчик?
Варфоломей
сквозь слезы рассказал об огорчениях своих и просил молиться, чтобы Бог помог
ему одолеть грамоту.
И под тем же
дубом стал старец на молитву. Рядом с ним Варфоломей — через плечо недоуздки.
Окончив, незнакомец вынул из-за пазухи ковчежец, взял частицу просфоры,
благословил ею Варфоломея и велел съесть.
— Это дается
тебе в знак благодати и для разумения Священного Писания. Отныне овладеешь
грамотою лучше братьев и товарищей.
О чем они
беседовали дальше, мы не знаем. Но Варфоломей пригласил старца домой. Родители
приняли его хорошо, как и обычно странников. Старец позвал мальчика в моленную
и велел читать псалмы. Ребенок отговаривался неумением. Но посетитель сам дал
книгу, повторивши приказание.
Тогда
Варфоломей начал читать, и все были поражены, как он читает хорошо…
Лесов тогда
было достаточно. Стоило пожелать, и где угодно можно было ставить хижину,
копать пещеру и устраиваться. Не вся земля принадлежала частным лицам. Если
собиралось несколько пустынников и нужно было ставить церковь, прочно оседать,
то спрашивали разрешения князя и благословенье у местного святителя. Освящали
церковь — и обитель возникала.
Варфоломей и
Стефан выбрали место в десяти верстах от Хотькова. Небольшая площадь,
высившаяся как маковка, позже и названная Маковицей… Со всех сторон Маковица
окружена лесом, вековыми соснами и елями. Место, поразившее величием и красотой…
Тут братья поселились. Сложили из ветвей шалаш, потом срубили келийку и
«церквицу»… В сосновых лесах Сергий возрос, выучился ремеслу, через столетия сохранил
облик плотника-святого, неустанного строителя сеней, церквей, келий, и в
благоуханье его святости так явствен аромат сосновой стружки. Поистине
преподобный Сергий мог считаться покровителем этого великорусского ремесла…
Ведь
уединение полнейшее! Едва достать необходимейшее. Пили воду, ели хлеб, который
приносил им, временами, вероятно, Петр. Даже пройти к ним нелегко — дорог и тропинок
не было.
И Стефан
ушел. В Москву, в Богоявленский монастырь, где жили легче. Варфоломей же в
полном одиночестве продолжал полуночный свой подвиг…
Возникали
пред ним образы зверей и мерзких гадов. Бросались на него со свистом, скрежетом
зубов. Однажды ночью, по рассказу преподобного, когда в «церквице» своей он
«пел утреню», чрез стену вдруг вошел сам сатана, с ним целый «полк бесовский».
Бесы были все в остроконечных шапках… Они гнали его прочь, грозили, наступали.
Он молился… Бесы исчезли.
В другой раз
келия наполнилась змеями — даже пол они закрыли. Снаружи раздался шум, и
«бесовские полчища» как будто пронеслись по лесу. Он услышал крики: «Уходи же,
прочь! Зачем пришел ты в эту глушь лесную, что хочешь найти тут? Нет, не
надейся долее здесь жить: тебе и часа тут не провести; видишь, место пустое и
непроходимое; как не боишься умереть здесь с голоду или погибнуть от рук
душегубцев-разбойников?»… Страшны, наверно, были осени и зимние метели на его
Маковице! Ведь Стефан не выдержал же. Но не таков Сергий. Он упорен, терпелив,
и он «боголюбив»… Он одолевает.
Но сколь ни
одинок был преподобный в это время, слухи о его пустынничестве шли. И вот стали
являться люди, прося взять к себе, спасаться вместе. Сергий отговаривал.
Указывал на трудность жизни, на лишения, с ней связанные. Жив еще был для него
пример Стефана. Все-таки — уступил. И принял нескольких… Построили двенадцать
келий. Обнесли тыном для защиты от зверей… Келии стояли под огромными соснами,
елями. Торчали пни только что срубленных деревьев. Между ними разводила братия
свой скромный огород.
Жили тихо и сурово. Сергий подавал во всем
пример. Сам рубил келий, таскал бревна, носил воду в двух водоносах в гору,
молол ручными жерновами, пек хлебы, варил пищу, кроил и шил одежду, обувь… И,
наверно, плотничал теперь уже отлично. Летом и зимой ходил в той же одежде, ни
мороз его не брал, ни зной. Телесно, несмотря на скудную пищу (хлеб и вода),
был очень крепок, «имел силу противу двух человек».
Был первым и на службах. Службы начинались в
полночь (полунощница), затем шли утреня, третий, шестой и девятый час. Вечером
— вечерня. В промежутках частые «молебные пения» и молитва в келиях, работы в
огородах, шитье одежды, переписыванье книг и даже иконописание…
Так шли годы. Община жила неоспоримо под началом
Сергия… Монастырь рос, сложнел и должен был оформиться. Братия желала, чтобы
Сергий стал игуменом. А он отказывался.
— Желание игуменства, — говорил, — есть начало и
корень властолюбия.
Но братия настаивала. Несколько раз «приступали»
к нему старцы, уговаривали, убеждали. Сергий сам ведь основал пустынь, сам
построил церковь; кому же и быть игуменом, совершать литургию… Настояния
переходили чуть не в угрозы: братия заявляла, что, если не будет игумена, все
разойдутся. Тогда Сергий, проводя обычное свое чувство меры, уступил, но тоже
относительно.
— Желаю, — сказал, — лучше учиться, нежели учить;
лучше повиноваться, нежели начальствовать; но боюсь суда Божия; не знаю, что
угодно Богу; святая воля Господа да будет!
И он решил не прекословить — перенести дело на
усмотрение церковной власти…
А церковные власти повелели ему стать игуменом.
…Трудолюбие
мальчика и юноши Варфоломея оставалось неизменным и в игумене… Он требовал от
иноков труда и запрещал им выходить за подаянием…
В одну из
затруднительных полос пр [еподобный] Сергий, проголодав три дня, взял топор и
пошел в келию к некоему Даниилу.
— Старче, я слышал, что ты хочешь пристроить себе
сени к келии. Поручи мне эту работу, чтобы руки мои не были без дела.
— Правда, — отвечал Даниил, — мне бы очень
хотелось построить их; у меня все уже и для работы заготовлено, и вот поджидаю
плотника из деревни. А тебе как поручить это дело? Пожалуй, запросишь с меня
дорого.
— Эта работа
не дорого тебе обойдется,— сказал ему Сергий,— мне вот хочется гнилого хлеба, а
он у тебя есть; больше этого с тебя не потребую. Разве ты не знаешь, что я умею
работать не хуже плотника?
Тогда Даниил
вынес ему решето с кусками гнилого хлеба…, которого сам не мог есть, и сказал:
вот, если хочешь, возьми все, что тут есть, а больше не взыщи.
— Хорошо, этого довольно для меня; побереги же до
девятого часа: я не беру платы прежде работы.
И, крепко подтянув себя поясом, принялся за
работу. До позднего вечера пилил, тесал, долбил столбы и окончил постройку.
Старец Даниил снова вынес ему гнилые куски хлеба как условленную плату за труд целого дня. Только тогда Сергий поел…
В Орде между
тем выдвинулся Мамай, стал ханом… Мамай решил вообще покончить с непокорным
Димитрием… Собрал всю волжскую Орду, нанял хивинцев, ясов и буртасов,
сговорился с генуэзцами, литовским князем Ягелло — летом заложил свой стан в
устье реки Воронежа. Поджидал Ягелло. Время для Димитрия опасное.
Начался
молебен. Во время службы прибывали вестники — война и в Лавру шла, —
докладывали о движении врага, предупреждали торопиться. Сергий упросил Димитрия
остаться к трапезе.
Здесь он
сказал ему:
— Еще не
пришло время тебе самому носить венец победы с вечным сном; но многим, без
числа, сотрудникам твоим плетутся венки мученические.
После трапезы
преподобный благословил князя и всю свиту, окропил св. водой.
Князь
отвечал, что уже пробовал, и безуспешно. А теперь поздно.
— Если так, —
сказал Сергий, — его ждет гибель. А тебя — помощь, милость, слава Господа.
Димитрий опустился на колени. Сергий снова осенил его крестом.
— Иди, не
бойся. Бог тебе поможет.
И,
наклонившись, на ухо ему шепнул: «Ты победишь».
Есть
величавое, с трагическим оттенком — в том, что помощниками князю Сергий дал
двух монахов-схимников: Пересвета и Ослябю. Воинами были они в миру и на татар
пошли без шлемов, панцирей — в образе схимы, с белыми крестами на монашеской
одежде…
8-е сентября
1380 года!.. К полудню показались и татары. Димитрий выехал драться лично, «в
первом суйме», передовой стычке. Таков обычай. Ранен не был, но доспех помяли.
Тут же, по преданию, на зов татарского богатыря выскакал Пересвет, давно
готовый к смерти, и, схватившись с Челибеем, поразив его, сам пал.
Началась
общая битва, на гигантском по тем временам фронте в десять верст. Сергий
правильно сказал: «Многим плетутся венки мученические». Их было сплетено
немало.
Преподобный
же в эти часы молился с братией у себя в церкви. Он говорил о ходе боя. Называл
павших и читал заупокойные молитвы. А в конце сказал: «Мы победили».
Сергий пришел
на свою Маковицу скромным и безвестным юношей Варфоломеем, а ушел прославленным
старцем. До преподобного на Маковице был лес, вблизи — источник, да медведи
жили в дебрях по соседству. А когда он умер, место резко выделялось из лесов и
из России. На Маковице стоял монастырь — Троице-Сергиева Лавра, одна из четырех
Лавр нашей родины. Вокруг расчистились леса, поля явились, ржи, овсы,
деревни…
Итак, юноша
Варфоломей, удалившись в леса на «Маковицу», оказался создателем монастыря,
затем монастырей, затем вообще монашества в огромнейшей стране. Меньше всего
думал об общественности, уходя в пустыню и рубя собственноручно «церквицу», а
оказался и учителем, и миротворцем, ободрителем князей и судьей совести…
В тяжелые
времена крови, насилия, свирепости, предательств, подлости неземной облик
Сергия утоляет и поддерживает. Не оставив по себе писаний, Сергий будто бы
ничему не учит. Но он учит именно всем обликом своим: одним он утешение и
освежение, другим — немой укор. Безмолвно Сергий учит самому простому: правде,
прямоте, мужественности, труду, благоговению и вере.
Комментариев нет:
Отправить комментарий